не понял Мазин.
— А вот так, — уже торжествующим тоном сказал старик. — Раз — и исчез. На работу не вышел. Дома его нет. Милиция искала и ничего не нашла. Пропал. Но вы, молодой человек, телефончик мне ваш оставьте. Ежели какие новости будут — так я вам позвоню.
Михаил Александрович заколебался. Оставлять ленинградский телефон не хотелось, и он записал на подсунутой старичком бумажке название гостиницы, в которой остановился, и номер комнаты.
Они сухо распрощались. Мазин вышел в надвигающиеся сумерки, потоптался у входа, не понимая, куда ему сейчас пойти, и просто побрёл по городу, пытаясь привести в порядок разбегающиеся мысли.
Он бы изрядно удивился, если бы задержался у ателье и подсмотрел в большое витринное окно, чем занялся старичок-фотограф после того, как он вышел. Тот пошарил по карманам фуфайки, вытащил очки с толстыми выпуклыми линзами и внимательно изучил бумагу, на которой Мазин записал свой адрес. Затем, скользя тапками по линолеумному полу, подошёл к небольшому бюро, находившемуся в углу, и достал оттуда ещё один лист бумаги и две визитные карточки. Разложил всё это возле чёрного бакелитового телефона, стоявшего на крышке бюро, и надолго задумался. Наконец, выбрав одну из карточек, он, с трудом попадая пальцами в отверстия диска, набрал номер, сказал несколько слов и продиктовал название гостиницы, где остановился Мазин. Довольно потёр сухонькие лапки и, уже увереннее, взяв вторую визитку, проделал ту же процедуру. Потом снова задумался, побродил по комнате и, решившись, набрал номер, записанный на листе бумаги, а когда трубку на той стороне подняли, продиктовал то же самое, что и прежде. Проделав всё это, старичок довольно хихикнул, спрятал все бумажки обратно в бюро и так же бесшумно исчез в помещении за ширмой.
Михаил Александрович бесцельно бродил по городу своего детства. За двадцать лет город разросся, потерял прежнюю узнаваемость, и часто, свернув за знакомый, как ему казалось, угол, он оказывался в совершенно чужом районе. В тихом тупичке, где когда-то у них с друзьями было оговорённое место сбора, он ожидал увидеть покосившуюся мазанку с крытой рубероидом крышей, а перед ней сад с тремя вишнями и огромным старым каштаном — эта точка встречи так и называлась у них: «У каштана». Теперь там стоял блочный четырёхэтажный дом. За вкопанным у подъезда самодельным деревянным столом со скамейками четвёрка продрогших мужиков, тихо матерясь, стучали костяшками домино. Темнело, и он подумал, что в сумерках будет недолго и заблудиться, вспомнил, что весь день ничего не ел, и повернул к гостинице. Гостиничный ресторан был открыт, рады ему там не были и особым разнообразием не побаловали. Гуляш с подливой (тот же, что и в поезде), только что вместо пюре оказалась дефицитная гречка, и местный колорит — вареники. Он уже взвился от радости, что с вишней, но нет… какая вишня — март месяц! С картошкой есть, берёте? Ну да, конечно… и сто пятьдесят водочки, будьте любезны…
Уже подходя к своему номеру, он услышал, как надрывается телефон. Да, в его номере даже был телефон! Но пока нашаривал ключ и пытался попасть в щель замка, телефон умолк. Он набрал номер дежурной администраторши и попытался выяснить, кто звонил. Вопрос удивил дежурную.
— Я вам шо — контрразведка? — ответила она с таким искренним изумлением, что Мазину стало стыдно за очевидную бестактность своего вопроса.
Он переоделся в спортивный костюм — в номере было прохладно. Спать ещё не хотелось, попытался читать, но быстро и с раздражением отшвырнул журнал, который прихватил с собой из дома. Было невозможно сосредоточиться на чтении, когда в голове вращались по кругу, как выстроившиеся в кольцо ящерки, закусившие хвосты бегущих впереди товарок, одни и те же безответные вопросы.
Из ступора его вывел стук в дверь.
2.2
— Михаил Александрович, откройте. Милиция.
Мазин заметался по номеру. Что? Зачем? Что натворил? Что спрятать? Потом опомнился — что это я? Что мне прятать? Совсем нервы ни к чёрту. Подошёл и уже спокойно, сдерживая дыхание и стараясь унять заколотившееся сердце и подкатившую дурноту, открыл дверь. В ярко освещённом гостиничном коридоре стоял совершенно не страшный щуплый мужчина в сером, слегка лоснящемся от долгой носки костюме, белобрысый, с мягкой улыбкой на круглом и очень бледном лице.
— Простите великодушно, Михаил Александрович, что так поздно и что, наверно, напугал. — Тут он полез в нагрудный карман костюма, вытащил оттуда красную книжечку, ловким движением фокусника одной рукой раскрыл её и, быстро проведя разворотом перед носом Мазина, убрал обратно. — Следователь прокуратуры Наливайло Сергей Максимович.
— Да это ничего, я ещё не спал. А я Михаил Александрович, — зачем-то начал представляться Мазин, не сообразив, что гость, очевидно, знает, к кому пришёл.
— Да, да, — нетерпеливо отозвался тот, заглядывая через мазинское плечо. — Вы один?
— Да, конечно. А в чём, собственно, дело? — наконец стал приходить в себя тот.
— Так я могу зайти, — не отвечая на вопрос, утвердительно сказал следователь и, двинувшись на Мазина, вынудил того отступить в сторону и дать Наливайло пройти в комнату.
Зайдя в номер, следователь быстро осмотрелся, заметил папку и коньяк на столике, но трогать ничего не стал, а только придвинул себе единственный стул, расположился на нём поудобнее и приглашающим жестом подозвал хозяина комнаты.
— Да вы присаживайтесь, Михаил Александрович, присаживайтесь. Вот хоть сюда, на кровать, и присаживайтесь. Вы уж извините за бесцеремонность, но, согласитесь, будет странно, если я, гость и мужчина, буду сидеть на вашей кровати, — он мелко хихикнул, но тут же прервался.
— Я к вам, Михаил Александрович по делу, конечно. А вы здесь ведь тоже по службе? — тут он сделал паузу, дожидаясь ответа.
— Да, и по работе тоже, — уже грубее ответил Мазин, потихоньку начавший приходить в себя от провинциальной непосредственности гостя. — И по личному делу заодно.
— А какое, позвольте полюбопытствовать, личное дело у вас в наших краях?
— А по какому, собственно, поводу и ваш визит, и все эти вопросы? — вспыхнул Мазин.
— Да вы не волнуйтесь, Михаил Александрович, вас ни в чём не обвиняют. — Следователь сделал в этом месте многозначительную паузу, в которую так и просилось «пока», и, цыкнув зубом, продолжил: — Просто я веду дело о пропавшем гражданине Якобсоне Исааке Гершевиче, а вы им тоже интересуетесь, вот я и зашёл к вам выяснить кое-что. Это же лучше, чем вызывать вас повесткой в прокуратуру, не так ли?
— А откуда… — начал было Мазин, но тут вспомнил адрес гостиницы, оставленный им плюшевому старичку в ателье, и махнул рукой. — Да, конечно, хотя я и не понимаю, чем могу быть вам полезен. Я не был в городе уже много лет. Приехал только сегодня и могилы родителей посетить, и на встречу выпускников сходить — юбилей у нас, двадцать пять лет окончания школы.
— Вот как… Любопытно, любопытно, — забормотал следователь. — А с жертвой вас какие связывали отношения?
— С какой жертвой? — похолодел Мазин.
— Ну, с пропавшим, с Якобсоном, — нетерпеливо пояснил Наливайло.
— Да никаких отношений не было. Подростком я любил забегать к нему в ателье, занятный старик был, про войну интересно рассказывал, и фотографировались мы у него, — так это всё двадцать пять лет тому назад было. А с тех пор я его и не видел. И почему вы его жертвой называете? Он что, убит?
— Мы не можем этого достоверно утверждать, но он исчез почти месяц тому назад, и пока что розыски ни к чему не привели. — Говоря это, следователь резко наклонился на стуле в сторону сидящего на кровати и своими голубыми, слегка водянистыми глазами прямо-таки впился в него. Развязные манеры гостя, отдающие клоунадой, начали раздражать Мазина. Ему почудилось, что странный гость вот-вот, добавляя в конце слов шипящее «с», заявит ему:
— Так это вы-с, вы-с, Михаил Александрович, и убили-с старичка Изю.
Смахнув наваждение, Мазин встал с кровати и, взяв коньяк, собрался было налить себе, но спохватился и предложил гостю. Тот явно ждал приглашения и, демонстративно посмотрев на наручные часы, заявил, что рабочее время у него закончилось и он не видит причин, по которым ему бы следовало отказываться от такого заманчивого предложения. От его многословной манеры излагать свои нехитрые мысли,
